Военный медик Александр Нестеренко: "Машины с красным крестом для россиян – это приоритетная цель"

В свое время Александр Нестеренко, как и многие молодые парни в Советском Союзе, рвался на войну в Афганистан. Но пока он заканчивал обучение в военно-медицинской академии, СССР вывел оттуда свои войска. Однако война не обошла его, но уже на родной украинской земле.

С начала полномасштабного вторжения Александр Нестеренко служит в 108-й бригаде ТрО в должности начальника медицинской службы в одном из батальонов. За три с половиной года на войне он спас не одну жизнь. Александр сам выезжает на "ноль" для эвакуации раненых бойцов, хотя, учитывая свою должность, может этого не делать. Признается, что ему просто жаль подвергать опасности молодых, которые еще толком не видели жизни.

Недавно он был награжден "Серебряным крестом" Главнокомандующего Вооруженных сил Украины. Однако о своих подвигах рассказывать отказывается. Признается только, что устал от войны, но подчеркивает, что другого выбора у украинцев сейчас нет.

Александр, скажите, почему в свое время вы выбрали профессию именно военного врача?

Я родился, вырос и окончил школу в Торецке, тогда он еще назывался Дзержинск. К сожалению, этого города уже нет, его уничтожили россияне. Отец у меня обычный шахтер, а мама работала в исполкоме. Я окончил школу в целом на "отлично" – у меня, если не ошибаюсь, было всего четыре четверки в аттестате. И встал вопрос – куда поступать, чтобы учиться дальше? А поскольку я тогда занимался спортом, был КМС по легкой атлетике, то меня очень интересовала спортивная медицина. И я с первого раза поступил в Днепропетровский медицинский институт на самый престижный – Первый лечебный факультет. Никто не верил, что я, обычный ребенок шахтера, смогу это сделать. Но я смог. И сразу как-то втянулся в учебный процесс. Появилось немного научных работ. Кстати, некоторые статьи мы писали вместе с теперь уже известным хирургом-урологом, доктором медицинских наук, профессором Робертом Николаевичем Молчановым, который работает в Днепре. Это мой товарищ и друг на всю жизнь! Мы во время учебы вместе с ним занимались спортом: дзюдо, рукопашным боем. Так что у меня была интересная молодость. А потом у меня почему-то "засвербело", и я решил, что еще смогу успеть оказать интернациональную врачебную помощь нашим войскам в Афганистане.

Это уже сейчас мы понимаем, что это была захватническая война советского государства за свои сугубо имперские цели. А тогда пропаганда нам хорошо пудрила мозги, и туда рвалось много молодых людей выполнять свой "интернациональный долг". Поэтому я после четвертого курса перевелся в филиал военно-медицинской академии в Куйбышев. Окончил его с "вольным выбором". Во время учебы я написал несколько статей о влиянии НВЧ-излучения на организм человека. И мой руководитель сказал, что у меня – "вольный выбор". Я мог выбирать, куда поехать на службу. Например, в Группу советских войск в Германии (ГСВГ), или в Чехию, куда многие хотели попасть, потому что служба в Европе имела много преимуществ, в том числе там можно было очень неплохо прикупить дефицитных в союзе вещей. Но на стажировке я был на границе с Афганом, в Казанджике, именно там, куда я рвался. В сам Афганистан я не успел попасть, а стажировка у меня как раз пришлась на завершающий этап вывода советских войск из Афганистана. И после окончания учебы я выразил желание поехать именно туда. И поехал на границу с Афганистаном в Термез, начальником медицинской службы отдельного ремонтно-восстановительного батальона автомобильной техники — В/Ч 33212. Наша часть стояла в нескольких километрах от границы, и меня дослуживали некоторые бойцы, которых я "встречал" на границе во время их выхода из Афгана. Мы обслуживали также и афганскую армию. У нас на учебе находилось очень много военных из Народной армии Афганистана и Царандоя (Министерства внутренних дел Афганистана).

Вам было интересно то, чем вы занимались? Не появились ли впоследствии мысли, что попали не туда?

Нет, я попал именно туда, куда хотел и стремился попасть. Если честно, то там тогда не было времени на подобные мысли, потому что у нас в части было от полутора до тысячи семисот человек личного состава. И за весь этот период, что я там был, а это более трех лет, у меня, в отличие от других подразделений, не было ни кишечных инфекций, ни вспышек каких-то других заболеваний. А с учетом того климата, район был очень эпидемиологически опасным на все: чума, брюшной тиф, бруцеллез, туляремия и еще много чего. И хотя мы находились на своей территории, но были и огнестрельные ранения разного типа. А когда уже Советский Союз развалился, я понял, что мне там "нечего ловить". Тогда к нам стали приезжать из Штаба округа из Ташкента дядьки с большими звездами на погонах с предложениями заключать контракты с армией Народной Республики Узбекистан. Но я подумал, что дома в Украине мне будет лучше, и, как говорится, "воткнул штык в землю", бросил там двухкомнатную квартиру и уехал оттуда. Кстати, из Термеза тогда было довольно трудно выехать с вещами – контейнеры давали только с разрешения части. У меня один знакомый парень каким-то образом легально перевелся в Украину. Он для себя брал пятитонный контейнер, и я его попросил, чтобы он заказал два контейнера – еще один для меня. Я спаковал вещи и с женой и ребенком уехали оттуда. После чего я несколько лет жил в Польше, занимался частным предпринимательством и еще много чем.

Вы родились в русскоязычном Торецке, учились в России в Куйбышеве, служили в Средней Азии, при этом очень свободно говорите на украинском языке, как будто всю жизнь жили на Запорожской Сечи. Намеренно учили?

Вообще-то мои "корни" из Магдалиновского района, из поселка Гупаловка на границе с Полтавщиной, который, по легенде, основал казак Гупало. Там до сих пор живут его потомки. Это тоже довольно известный казацкий край. Я, конечно, ездил туда отдыхать, но родители у меня были уже обрусевшие, и отец у меня до конца жизни общался исключительно на русском языке, даже когда приезжал в село к матери. К сожалению… Обучение на Донетчине тоже было исключительно на русском языке… Но у меня в детстве была "очень криминальная история" (улыбается). Когда я начал ходить в библиотеку в Торецке, то я обычно одну книжку официально записывал, а еще одну нелегально выносил тайком. Однажды родители нашли эти книги и спрашивают меня: "Ты эти книги в библиотеке брал?". Я признался, что брал, но не записывал. И пообещал их обязательно вернуть. Тогда был определенный лимит на количество книг, которые можно было взять в библиотеке, а украинские книги вообще не очень охотно выдавали на руки. Их можно было только в читальном зале читать. Вот именно с увлечения украинской беллетристикой у меня и началось изучение украинского языка. И я помню, как я начал гордиться собой за то, что мог свободно общаться на украинском языке. Хотя, если честно, то у нас в классе учились дети с хуторов, которые были расположены вокруг Торецка, то они разговаривали исключительно на украинском языке. И мы над ними подшучивали, что они не знают русского языка. Сейчас мне за это стыдно. У нас воспитывали комплекс неполноценности украинского языка. Книги того же Дюма на русском языке были в советском союзе страшным дефицитом, а на украинском языке "Три мушкетера" лежали, и никто их брать не хотел.

Перед началом полномасштабного вторжения, вы, как бывший военный, были уверены, что начнется большая война, или думали, что как-то обойдется?

Я не сомневался, что война будет, и воевать нам придется. Но, чтобы попасть на войну, мне пришлось немного поработать "над собой". Признаюсь, что со временем я себя немного "подзапустил". Когда человек перестает заниматься спортом, у него замедляется обмен веществ и начинает "расти пузо". Где-то за два года до "полномасштабки" мне пришла повестка от военкомата. Я пришел, мне предложили пройти медицинскую комиссию и признали меня непригодным к службе. Меня это как-то очень огорчило. "Нет, – говорю себе. – Я еще молод. Меня рано списывать со счетов". Я начал активно заниматься спортом, начал "тягать" железо и сбросил за год почти 30 килограмм. Прошел снова медкомиссию, в том числе и в кардиоцентре в Днепре. Мне сказали, что я молодец и на свой возраст выгляжу неплохо, но не может быть, чтобы у меня все было в порядке, и все равно поставили мне диагноз – гипертоническая болезнь I стадии. Незадолго до начала полномасштабного вторжения я познакомился с Александром Костенко, командиром нашего 99-го батальона ТРО, и он предложил мне пойти к ним начальником медицинской службы. Я отвечаю, что если нужен, если примете к себе, то я наверняка пойду. И 25 февраля 2022 года я уже был в расположении батальона. Я не присоединился к ребятам 24 февраля, потому что моя любимая жена была в командировке и не с кем было оставить двух наших собак. Она ехала аж из Одесской области, заплатила "дурные деньги", чтобы вернуться домой. Все ехали в другом направлении на эвакуацию, а она ехала в тамбуре поезда сюда, чтобы забрать собак и отпустить меня на войну. Я ей тогда пообещал, что это ненадолго, а оно вот как вышло – уже четыре года спустя будет. Так 25 февраля я встретил Александра Костенко на крыльце ППД Каменского батальона ТРО и спрашиваю: "Берете меня начмедом?" Он отвечает: "Конечно!" Так и началась для меня эта война… И с тех пор я воюю в должности начальника медицинской службы батальона. Сначала одного, потом второго. Надеюсь, что ребята на меня не жалуются.

Насколько мне известно, они не только на вас не жалуются, а буквально молятся. (улыбается)

Многие ребята из моего бывшего 99-го батальона еще до сих пор обращаются за помощью, за консультациями по направлениям лечения… Со многими ранеными, кого вывозил с "передка", поддерживаю контакт и сейчас. Чувствую за них определенную ответственность. Знаете, у меня есть один принцип – каждому на войне дать шанс выжить и сохранить свое здоровье. Независимо от того – преувеличивает он свою симптоматику, или наоборот, что-то не договаривает. Я всем говорю: "Давайте, дорогие, лечитесь, пока вы в армии, пока у вас есть какие-то возможности получить лечение за счет государства, потому что поверьте мне – в гражданской жизни у вас такой возможности, скорее всего, уже не будет". За этот год у меня в батальоне несколько ребят уже поменяли себе суставы. Некоторые из них уволились по состоянию здоровья, а некоторые немного "подремонтировались" и вернулись в строй.

Когда вы впервые непосредственно столкнулись с врагом и началась ваша фронтовая работа?

Наш батальон был направлен в Донецкую область после нескольких месяцев подготовки. Поскольку многие бойцы вообще не имели никакого армейского опыта, или когда-то давно служили в армии, то этого, на мой взгляд, было недостаточно. Но ситуация требовала… Мы сразу начали боевые действия. Уже во время первого штурма поселка Нескучное мы понесли потери – тело первого нашего бойца, который погиб тогда, я лично вывозил. Также было несколько раненых, которым я оказал помощь. Второй штурм дался нам еще большей ценой — мы потеряли 11 побратимов, также было много раненых. Я тогда получил первую контузию. Довольно тяжелую. Меня вместе с другими ранеными вывезли в тыл, но через пять дней я вернулся в подразделение.

Вы начальник медицинской службы батальона. Это довольно весомая должность. У вас есть подчиненные, но вы сами выезжаете на эвакуацию раненых, как и на первом этапе войны. Почему продолжаете рисковать жизнью?

А как иначе… Когда смотрю на молодых пацанов и девушек, то думаю, что у них еще вся жизнь впереди. Они не выбирали эту войну. Но война пришла в их дом. Надеюсь, что после войны они смогут жить нормальной полноценной жизнью. Поэтому им нужно дать шанс дожить до победы. Я стараюсь, если есть такая возможность, выезжать на "медэвак" один, без водителя, без сопровождения второго медика, чтобы не рисковать еще чьей-то жизнью. Не всегда получается. Но стараюсь.

Знаю, что недавно вы были награждены "Серебряным крестом" Главнокомандующего Вооруженных сил Украины. Как вообще, относитесь к наградам? Для вас лично это имеет какое-то значение?

Понимаете, когда мы встали на защиту страны, на защиту своих семей, то вообще не думали о каких-то наградах, или о каком-то денежном обеспечении. Да и сейчас для нас это не главное. Конечно, когда мы получаем награды — это приятно и важно. Особенно для наших родных, которые нас не видят месяцами и годами… Я, например, действительно горжусь медалью за полученное ранение, которое я получил при штурме Луговского в 2023 году.

Мы с вами люди примерно одного возраста, учились в советской школе, и нам всегда рассказывали, что немецкие фашисты во время Второй мировой войны умышленно били по госпиталям и машинам с красным крестом. Россияне пафосно объявляют себя наследниками победителей над немецким фашизмом, при этом сами не стесняются бить по медикам.

Я уже этому не удивляюсь. Я знаю, что мы воюем с настоящими фашистами. Здесь сомнений никаких нет. Поэтому когда я где-то вижу новую эвакуационную машину с красным крестом, то сразу настаиваю, чтобы ее перекрасили в защитный цвет. Потому что машины с красными крестами для россиян – это первая приоритетная цель… У меня был эпизод на втором штурме, о котором я говорил. Тогда россияне захватили нашу радиостанцию, и когда я в очередной раз заскочил на позиции для эвакуации раненых, то услышал в эфире: "Медики! Проезжайте еще дальше метров 150". И я понял, что они меня просто выманивают, потому что знал, что дальше уже их позиции. Я тогда и так машину оставлял непосредственно в зоне, где был стрелковый бой. То есть они намеренно заманивали именно медиков. В частности, меня в той ситуации. У них вообще нет никаких моральных ценностей.

Бойцы рассказывают много случаев, когда они спасались чудом. Вы были свидетелями таких случаев?

На войне всякое можно насмотреться. И действительно есть много случаев, когда кажется, сама судьба вмешивается в ход событий, и люди спасаются в самых сложных случаях. У меня есть очень хороший друг и побратим – Виталик Формалюк. После второго штурма "Нескучки" меня вместе с ним вывозили в тыл через Курахово, на Покровское и потом на Днепр – его сильно раненого, а меня с контузией. Виталик – просто молодец, он восстановился после ранения, за свои собственные средства прошел платные курсы тактической медицины и пошел служить в стройбат боевым медиком. Я его хотел подтянуть к себе в батальон, но по определенным причинам этого долгое время не получалось сделать. Но в конце концов несколько месяцев назад я добился-таки, чтобы его перевели к нам в батальон на должность боевого медика. Я тогда его жене пообещал, что с Виталиком ничего не случится, что с ним все будет хорошо, и он будет в безопасности. Но он сразу начал проситься на позиции. А у него, кстати, рука после того ранения так полностью и не восстановилась, на ней шевелились только три пальца. Он официально "ограниченно годен", но это его не останавливает, он очень целеустремленный, мотивированный и ничего не боится. Поэтому сразу начал рваться на "ноль". И все-таки добился этого – вышел на позицию, название не указываю. Их там сидело всего двое. Мы их так и звали – "два деда". Оба дядьки уже в довольно почтенном возрасте – "за 50". Виталик Формалюк имел псевдо "Дед Мед", потому что он боевой медик, а второй – просто "Дед". На этой позиции они просидели почти два месяца безвылазно. За несколько дней до того, как они должны были выходить с позиции, туда прилетает 122-й калибр, и они оба получают ранения. Причем Виталика тогда очень сильно "покоцало". В том числе в ту же раненую ранее левую руку. Его смогли вытащить только на вторые сутки, потому что россияне увидели, что они куда-то попали, поэтому не давали вытащить раненых и пытались уничтожить нашу эвакуационную группу. Но их тогда все же вытащили, и сейчас Виталик лечится и восстанавливается. Но впоследствии эту же позицию, где он находился, п...доры начали активно штурмовать. Они вступили в прямой стрелковый бой с нашими ребятами, и там, к сожалению, погибло двое наших бойцов. Я позвонил Виталику и говорю: "Видишь, как оно бывает… Не было бы счастья, да несчастье помогло". Потому что если бы он остался, то неизвестно, как сложилась бы его судьба дальше…